Сырой и чуть-чуть мерзковатый текст про хтоническую добротуРитуал призыва был несложным, но требовал утомительной подготовки — нужно было создать подходящий сосуд. Следовало найти женщину, имеющую детей, не важно живых или умерших, и обязательно изнуренную болезнью. Раньше болезнь должна была быть мучительной и смертельной, а женщин предпочитали беременных, но со временем требования смягчились. Ритуал был формальностью, облегчающей жизнь магам и не дающей другим духам вмешаться, но не важной для Нее. Для Матери, жизнь дающей и жизнь отнимающей, не имело значения, какой сосуд использовать: все ее дети были равны и любимы. К счастью, в этом угрюмом и сыром краю найти больную женщину оказалось легко: в первой же деревне, куда пришел Рон, бушевала желтая лихорадка. Выбранную им молодую вдову звали Тая, и она согласилась участвовать в ритуале, если он пообещает после ее смерти отвезти ее близнецов в ближайший город, к их тетке. Конечно, был шанс, что Тая выживет, но в это не верили ни маг, ни она сама — Мать Болезней была слишком милосердна, чтобы оставить ее здесь. У Рона было все необходимое для ритуала: сухие цветы и маленький барабан, стучать в который пришлось детям по очереди — Рон не мог удержать палочку распухшими пальцами. Под мерный гулкий стук он разложил цветы на постели вдовы и запел старую колыбельную, которую давным-давно ему пела мать. Иногда звать Маму приходилось много дней, стуча в несколько барабанов сразу и зажигая благовония, но к Тае она пришла быстро. Весь день женщину лихорадило, в бреду она то шептала что-то совсем тихо, то плакала, и вдруг вечером она замолчала, а комнату наполнил тяжелый сладкий запах. Хрупкие цветы, разобранные по простыням, ожили и оплели кровать тонкими стебельками. Дочь Таи охнула и выронила барабанную палочку, но ровный, гулкий стук не прекратился. Он стал громче, казалось, весь мир вибрирует с каждым ударом. — Говори, — сказала Тая. Она села на кровати и без особого интереса осмотрела свои тонкие, словно веточки, руки, сжавшихся в углу детей, сидящего на стуле Рона. Ее глаза были сухими и мутными, а под желтой, как шафран, кожей, шевелились черви — вдова ушла, и ее тело заняла Мать Болезней, Мать Червей, Мать-Земля. Он заготовил для нее долгую речь на церковном языке, которым было принято общаться с духами, но все слова вылетели у него из головы. Он упал перед ней на колени и впервые за долгое время он снял маску, показывая Маме лицо, похожее на огромную рану, протянул к ней покрытые волдырями руки. Улыбаясь, она взяла его лицо в ладони. — Я люблю тебя, — прошептал он. — Я знаю. — Я благодарен тебе за твои дары, мама, но я не могу... мне столько надо сделать... Забери их, прошу! Я приму их с радостью позже, только не сейчас... пожалуйста, дай мне еще немного времени! — Ты выбрал их сам, — сказала она с мягким укором. — Я знаю, но я не... — Ты здоров. Исчез приторный цветов запах, смолк грохот барабанов. В комнате было темно — Солнце давно зашло, и все свечи погасли. Тело Таи лежало на кровати. Рон вдруг понял, что не чувствует боли и зуда, отравлявших его жизнь последние две недели, а дышать стало неожиданно легко. Кожа была гладкой и здоровой — будто и не было огромных волдырей. Он заплакал от облегчения и сжал в ладонях холодную руку Таи. — Спасибо, спасибо, мама, спасибо...
Я очень люблю тему "Что является даром в глазах бога болезни/боли/страха/ещё чего-нибудь, что люди как-то не особо котируют".